Между экологической бомбой и безопасностью очень много промежуточных «дистанций». Даже если система разбалансирована, ее баланс зачастую определяется не текущим состоянием, а тенденцией движения. В какую сторону мы идем — к дальнейшему распаду или все-таки к норме? Об этом мы беседуем с лидером депутатской фракции Партии регионов в Луганском областном Совете, начальником департамента экологии и природных ресурсов областной государственной администрации Александром Араповым.

Противостояние

— Александр Анатольевич, на сайте департамента я прочитал буквально следующее: все экологические проблемы в Луганской области относятся к числу крупномасштабных. Что значит — крупномасштабных? И не могли бы вы выделить хотя бы три из них? Те, что нужно решать сегодня и главное — кардинально.

— Если бы их было три, мы бы жили в зоне экологической безопасности. Их значительно больше. И главное в том, что все факторы действуют не по отдельности, а в комплексе, эффект их влияния на окружающую природную среду не сводится к простому арифметическому сложению. Поэтому проблему нужно решать кардинально, даже если решить ее в комплексе уже сегодня у нас нет возможности.

Мы живем не просто в промышленном регионе, а в стареющем индустриальном регионе, с производством, которое создавалось еще в советские времена, когда казалось, что проблема экологической безопасности далеко за горизонтом. Но сейчас масштаб давления на окружающую среду оказался таким, что буквально все, связанное с экономической деятельностью, одновременно связано и с экологическими рисками.

Здесь два подхода. Можно паниковать «Ай, катастрофа!», что нередко у нас встречается, можно, сцепив зубы, делать. Я, как депутат областного Совета и как руководитель департамента, свою задачу ставлю однозначно — работать.

Делается ли в области что-то? Да. Достаточно? Нет. Поэтому конкретная задача — делать все, что мы в силах сделать. Снова и снова. Не просто пробивать какие-то масштабные проекты, а идти широким фронтом для того, чтобы, лавируя, не останавливаться. И это, поверьте, огромная работа. Одно дело — распределять имеющиеся средства, другое — постоянно искать и использовать любую возможность хотя бы для частичного улучшения ситуации. Сложной ситуации.

Звенья цепи

— И все же на чем базируется комплекс экологических рисков?

— Прежде всего — угольная промышленность. Риски здесь возникают уже на стадии добычи.

Например, «Краснодонуголь» — это выбросы метана в атмосферу. Хотя, должен сказать, что компания ДТЭК все плотнее занимается этой проблемой: часть газа изымается и используется для собственных хозяйственно-бытовых нужд. Здесь мы видим наглядный образец цивилизованного, технологического решения экологической проблемы. И это нельзя не приветствовать.

Вторая проблема — водоотливы. Шахтные воды поднимают и сбрасывают — кто по рельефу местности, кто — в сооружения, которые давно не работают и нуждаются в капитальной реконструкции. Третья — породные отвалы, которые горят и выбрасывают в атмосферу огромное количество загрязняющих веществ.

— Но они еще и фонят. А пыль с радиоактивными элементами оседает далеко от источника загрязнения.

— Давайте не будем пугать людей. Да, в породных отвалах содержится вся таблица Менделеева. Но, во-первых, далеко не все фонят, а во-вторых, в основном это фоновая радиация. А вот если террикон горит, то это действительно серьезная проблема.

— Имеет ли она принципиальное решение?

— Да, и именно к нему мы стремимся. Недавно провели переговоры с бельгийской фирмой, которая может провести переработку породных отвалов. Не могу пока с полной уверенностью сказать, что он пойдет, но он намечен.

— Проблемы, связанные с добычей угля, можно сказать, — «живые», то есть могут хотя бы частично решаться в процессе деятельности действующих предприятий. А что делать с «мертвыми» — от закрытых шахт?

— Тут «наследство» слишком тяжелое. Реструктуризация проводилась бездумно, без достаточных оснований, без плана и цели. Это не просто недопустимая стратегия - для области это масштабная трагедия. Вдумайтесь — затрачены средства на то, чтобы создать проблемы, требующие все новых и новых затрат.

Лучше бы угольные предприятия были «отданы» частникам за символические деньги или переданы в концессию, как это делается сейчас. И желающие ведь были! Но приказ оказался сильнее. А мы расхлебываем, и что можно сделать, если из бюджета в полном объеме средства выделяются только на физическое закрытие, а на решение экологических вопросов, забитых в проектах, их нет.

— Несколько лет назад СМИ писали, что при существующих темпах реструктуризации подъем шахтных вод может не только привести к локальным подтоплениям, но и превратить Донецкий кряж в огромное болото. Это соответствует действительности?

— Это сильное преувеличение. Вода выкачивается для того, чтобы она не затапливала действующие шахты или для ее целенаправленного сброса. Вопрос в другом. Представьте — государственное предприятие просто качает воду. Колоссальные средства на электроэнергию, зарплата работникам — все это непроизводительные затраты.

А вот локальных подтоплений городов и поселков достаточно. Стаханов, Первомайск, Теплогорск...

— Шахты — это начало цепочки экологических рисков, которым подвержена Луганщина. А следующее звено?

— Металлургия. Речь, прежде всего, идет об алчевских предприятиях — меткомбинате и коксохиме. Конечно, они создают новые рабочие места и наполняют бюджет, но это не отменяет их роли как экологически опасных производств. Выбросы в атмосферу, влияние на воды, как поверхностные, так и подземные, отвалы.

Мы все это понимаем, видим, что руководство предприятий озабочено ситуацией и стремится сделать производство более чистым. О том, что принимаются не косметические, а комплексные и открытые решения, свидетельствуют наши совместные совещания, взаимодействие на уровне областного Совета и областной государственной администрации.

Реконструкция и модернизация предприятий уже значительно снизила нагрузку на атмосферную среду. Использование японских электростанций, которые работают на доменных газах, позволит обеспечивать электроэнергией не только предприятие, но и город.

Есть понимание того (и сейчас готовится меморандум), что необходимо на основе софинансирования со стороны Минприроды, местного самоуправления и комбината реконструировать очистные сооружения Алчевска. Причем, очищая сбросные (канализационные) воды, пополнять ими уже существующий замкнутый цикл использования воды в технологии производства. А это ни много ни мало - 6 миллионов кубометров! В свою очередь, меткомбинат сократит забор воды из Исаковского водохранилища и Орловских прудов. Другими словами, здесь выстраивается комплекс экологических мер.

Кстати, впервые за последние годы на АМК не накапливаются отходы производства. Комбинат даже начинает говорить: если идет переработка, то это уже не отходы. Но мы стоим на своем — все-таки отходы. Вот если бы велось масштабное строительство автомобильных дорог, то отходы превратились бы в строительный материал.

В целом мы готовим несколько соглашений о намерениях и будем по мере возможностей их реализовывать. На октябрь намечено выездное заседание профильного комитета Верховной Рады, и если успеем отработать проекты как положено, мы обязательно их презентуем.

— Вы можете привести конкретный пример взаимодействия Луганского областного Совета с АМК?

— И это пример не только взаимодействия, но и взаимного доверия. Областная власть решением Совета передала Алчевскому меткомбинату в концессию Исаковское водохранилище. Они обязуются поддерживать на должном уровне гидротехнические сооружения водохранилища, очистить его от ила, а также провести очистку Орловских прудов и русла реки Белой, которая является фактически основным наполнителем водоема. Это масштабный проект и огромные деньги.

Замечу, что Исаковское водохранилище строилось как технический водоем для Алчевского меткомбината, а на данный момент является рекреационной зоной.

— Следующее звено: каково его состояние?

— Энергетика. Наша тепловая электростанция в Счастье. И здесь тоже есть движение. Более того, скажу, что экологическим службам комфортно работать с ДТЭК. Это не похвала, а констатация факта. Очень важно, что структура компании нацелена не только на разработку недр, но и на смягчение последствий от хозяйственной деятельности.

Еще когда в концессию ДТЭК передавались угольные предприятия, мы сразу же провели совещания в Луганске и в Донецке по вопросу о решении экологических проблем. Я говорил тогда — теория у вас на «пять», но мы будем требовать, чтобы ей отвечала практика. Они согласились. Нельзя сказать, что все проблемы улетучились, но работа, в принципе, соответствует тому, что они заявляли.

Так вот, на Счастьенской ТЭС компания собирается менять энергоблоки, улучшать качество поставляемого угля, снижая таким образом выбросы, устанавливать электрофильтры. Они технически совершенствуют сброс воды, реконструируют золоотвал и устанавливают оборудование для экологического мониторинга. Мы будем делать презентацию системы автоматического экологического мониторинга на территории области, и ТЭС — пример того, как должны поступать предприятия.

— Мы пока не затронули тему химических предприятий. Что нам оставили в «наследство» Лисичанский содовый завод и рубежанский «Краситель»?

— То, что произошло с Лисичанским содовым заводом, наверное, никому и в страшном сне не могло присниться. Оборудование порезано, завод уничтожен, а 2300 человек оказались на улице. И это лишь одна сторона проблемы, которая в свое время была создана ручным управлением приватизацией. Хотя реконструкция предприятия могла бы сделать его успешным на современном рынке. Качественное сырье, по соседству потребители продукции — были все условия для развития! Но если владелец недобросовестный и приходит только для того, чтобы иметь предприятие в собственности, то, избавляясь от него как убыточного объекта, он создает фактор экологической опасности.

— Насколько серьезна проблема?

— Там остались только отстойники. Отходы производства.

— Это химическая бомба?

— Несколько утрируя, скажу — это соленая вода, рассол. Проблема в том, что для действующего завода мы составили регламент, и он во время паводка под присмотром Госэкоинспекции равномерно сбрасывал ее. Мы не допускали залпового сброса. Есть поток воды, который способен разбавить рассол, — сбрасывайте, нет — прекращайте. Теперь нужно искать другие решения.

А вот «Краситель» оставил после себя загрязненные грунтовые воды. Сейчас мы занимаемся Линевским водозабором в Рубежном, на разработку проектной документации по его консервации выделены средства из областного экологического фонда. Провели в городе выездное заседание постоянной комиссии по вопросам постоянной комиссии по вопросам промышленной политики, предпринимательства, экологии и жилищно-коммунального хозяйства, подключаем депутатов, работающих в округе. Определили первоочередные задачи — подача воды и ликвидация последствий загрязнения, реконструкция очистных сооружений и коллектора. На мероприятия из областного экофонда выделено 4 миллиона в прошлом году и около 7 — в текущем.

— Как вообще депутаты областного Совета относятся к решению экологических проблем?

— Сказать, что в Совете и в областной государственной администрации относятся с пониманием, - значит ничего не сказать. Экологические службы встречают здесь как требовательность к самой тщательной проработке вопросов, так и инициативную поддержку.

Куда несет течение?

— В одной из публикаций в СМИ о Северском Донце было использовано выражение — «семь раз через унитаз». Может быть, оно слишком сильное, но все-таки станет ли река чище?

— Что я могу сказать? Было поручение Президента Украины в рамках Харьковских соглашений с Россией — создать комплексную программу по улучшению гидрологического и санитарного состояния Северского Донца.

— И?

— К большому сожалению, оно не выполняется. Сейчас нам говорят: надо разбросать ресурсное обеспечение по другим программам. А распылить средства — значит ничего не сделать. Поэтому мы настаиваем на том, что должна быть именно целевая программа.

— Кто эти «мы»? На каком уровне проявляется настойчивость?

— Мы — депутаты областного Совета и областная государственная администрация. Более того, по этому поводу были совместные обращения Луганской, Харьковской и Донецкой областей. Самое главное, что программа как документ есть. Она разработана Харьковским институтом экологических проблем, который является ведомственным учреждением Минприроды. Но сначала Минэкономики, Минфин, а теперь уже и Минприроды заявляют — программа не нужна.

— Позиция первых двух министерств объяснима — если принять программу, то на ее выполнение волей-неволей придется выделять средства. А чем мотивирует свою позицию Минприроды?

— Тем же — заложены неподъемные суммы. Хотя мы говорим: 4,5-5 млрд требует вся программа, но она для того и создается, чтобы реализовывать ее поэтапно, следовательно, с поэтапным и вместе с тем целевым финансированием. Вот же в чем вопрос! Распылить деньги можно, а сконцентрировать, выходит, нельзя. Хотя в масштабах программы средства и так будут распределены по ведомствам. Что-то будут финансировать промышленные предприятия, что-то - местные бюджеты, что-то - Агентство водных ресурсов, еще что-то - Минприроды. Те же лесники все равно высаживают лес, но можно скорректировать их планы — пойма Донца в первую очередь... Главное — появится документ программного действия, с четко прописанными целями и задачами, со сроками выполнения, появится основа для того, чтобы добиваться планомерного финансирования. И мы намерены этого добиваться. Кроме того, наличие целевой программы позволит привлечь внебюджетные средства. Я уверен, что подтянется бизнес, заинтересованный в дальнейшем использовании Северского Донца как туристической зоны, зоны отдыха... А вот если мы будем делать где-то что-то как-то, то, по большому счету, с мертвой точки не сдвинемся.

— Так сдвинемся или не сдвинемся?

— Мы — упорные. Да, нас сейчас не слышат и, наверное, потому, что есть более острые проблемы. Но это не значит, что мы, во-первых, отступим, а во-вторых, не будем ничего делать. Уже, собственно, делаем. Совместно с Минприроды и за счет областного экологического фонда разработаны ТЭО и проектно-сметная документация по очистке реки Лугань. В ближайших планах — строительство двух иловых площадок и разбор завалов, образованных деревьями и мусором, в районе Парка имени Горького.

Кроме того, сейчас мы много внимания уделяем реке Красной. Работаем с зарубежными партнерами, получили грант.

— А российская сторона что-то делает в рамках соглашений?

— Нельзя ориентироваться на россиян. Северский Донец для России — всего лишь один из притоков Дона, а для трех крупнейших украинских областей — основная водная артерия. Разница есть? И нужно просто взвешивать масштабность и значимость этого проекта для одной и для другой страны. Если бы мы сделали, то хотя бы в рамках еврорегиона «Донбасс» заявили бы об этом, стимулируя тем самым соседей. А так и сказать нечего! Если у нас не понимают важность задачи, не выполняется поручение Президента, то что можно требовать от партнеров?

«Развод» по-украински

— Александр Анатольевич, что происходит с областным экологическим фондом? Я имею в виду странное перераспределение средств.

— Очень важная проблема. В 2011-2012 годах средства распределялись таким образом — 50 процентов оставалось в областном фонде, 20 процентов выделялось местным бюджетам — территориям, где находятся источники загрязнения, и 30 процентов уходили в Государственный экологический фонд. По поручению Владимира Пристюка в его бытность первым заместителем председателя областного Совета я разрабатывал механизм использования средств и представил, поверьте, абсолютно реалистическую, просчитанную программу. Так вот, в течение четырех — максимум пяти лет мы могли привести все наши очистные сооружения, находящиеся в областной коммунальной собственности, в идеальное состояние. И денег бы ни у кого не просили. Более того, подключив инвесторов (и они были), мы могли бы до 2020 года закрыть программу по твердым бытовым отходам.

Построили бы региональные полигоны, а с помощью инвесторов - и сортировочные комплексы. И самое главное — смогли бы ввести двухступенчатый сбор ТБО и санитарную очистку территорий. Все это было выполнимо.

Сейчас мы обсуждаем реформу местного самоуправления. Так вот, я надеюсь, что ее реализация уже не позволит кому бы то ни было под лозунгами заботы о территориях протаскивать решения, несовместимые с их интересами. Сейчас все делается наоборот. Финансовые средства концентрируются в Государственном экологическом фонде, в областном остается всего-навсего 10 процентов и 25 процентов — на местах.

— Грабеж?

— Под благовидным предлогом. Перераспределение долей мотивировалось тем, что часть средств из государственного фонда должна выделяться территориям на конкурсной основе.

— Так это же замечательно — давать тому, кто хочет работать!

— В общем — да, а конкретно — иначе. По постановлению Кабинета Министров часть средств должна идти предприятиям-загрязнителям на конкурсной основе. Но для их получения необходимо предоставить такой пакет документов, что мало кто захочет участвовать в конкурсе. Каков может быть круг участников? Ну, Алчевский меткомбинат, Счастьенская ТЭС... Есть ли им смысл этим заниматься из-за ста тысяч? Тем более что о выгодах бабушка надвое сказала.

Мне кажется, таким образом территории просто, что называется, «развели».

— Можно, конечно, максимально упростить условия конкурсов, как это сделал наш областной Совет в конкурсе проектов по развитию местного самоуправления. Но какой смысл оставлять 25 процентов территориям, которые не смогут осилить какой-либо крупный экологический проект?

— Я же и говорю о непонятных перекосах. Даже при прежней системе распределения у нас поселок Белогоровка с населением три тысячи человек имел 22 миллиона. Не парадокс ли это? Да, они осваивают средства, приводят, например, в порядок очистные сооружения. Тоже надо! То, что сейчас остается на местах, - это копейки. Ну, деревья посадят, брошюру какую-нибудь выпустят, контейнер купят. Тоже хорошо! Но есть же более серьезные и масштабные проблемы! И можно было бы их решить, если бы средства концентрировались на уровне области.